От неизбежного твоя печаль и пальцы рук неостывающих
Содержание статьи
Осип Мандельштам, Камень (сборник) – читать онлайн полностью – ЛитРес
Стихотворения
1928 г.
Камень
«Звук осторожный и глухой…»
Звук осторожный и глухой
Плода, сорвавшегося с древа,
Среди немолчного напева
Глубокой тишины лесной…
1908
«Сусальным золотом горят…»
Сусальным золотом горят
В лесах рождественские елки;
В кустах игрушечные волки
Глазами страшными глядят.
О, вещая моя печаль,
О, тихая моя свобода
И неживого небосвода
Всегда смеющийся хрусталь!
1908
«Только детские книги читать…»
Только детские книги читать,
Только детские думы лелеять,
Всё большое далёко развеять,
Из глубокой печали восстать.
Я от жизни смертельно устал,
Ничего от нее не приемлю,
Но люблю мою бедную землю,
Оттого, что иной не видал.
Я качался в далеком саду,
На простой деревянной качели,
И высокие темные ели
Вспоминаю в туманном бреду.
1908
Нежнее нежного
Лицо твое,
Белее белого
Твоя рука,
От мира целого
Ты далека,
И вcе твое —
От неизбежного.
От неизбежного
Твоя печаль,
И пальцы рук
Неостывающих,
И тихий звук
Неунывающих
Речей,
И даль
Твоих очей.
1909
На бледно-голубой эмали,
Какая мыслима в апреле,
Березы ветви поднимали
И незаметно вечерели.
Узор отточенный и мелкий,
Застыла тоненькая сетка,
Как на фарфоровой тарелке
Рисунок, вычерченный метко, —
Когда его художник милый
Выводит на стеклянной тверди,
В сознании минутной силы,
В забвении печальной смерти.
1909
«Есть целомудренные чары…»
Есть целомудренные чары —
Высокий лад, глубокий мир,
Далёко от эфирных лир
Мной установленные лары.
У тщательно обмытых ниш
В часы внимательных закатов
Я слушаю моих пенатов
Всегда восторженную тишь.
Какой игрушечный удел,
Какие робкие законы
Приказывает торс точеный
И холод этих хрупких тел!
Иных богов не надо славить:
Они как равные с тобой!
И, осторожною рукой,
Позволено их переставить.
1909
«Дано мне тело – что мне делать с ним…»
Дано мне тело – что мне делать с ним,
Таким единым и таким моим?
За радость тихую дышать и жить
Кого, скажите, мне благодарить?
Я и садовник, я же и цветок,
В темнице мира я не одинок.
На стекла вечности уже легло
Мое дыхание, мое тепло.
Запечатлеется на нем узор,
Неузнаваемый с недавних пор.
Пускай мгновения стекает муть —
Узора милого не зачеркнуть.
1909
«Невыразимая печаль…»
Невыразимая печаль
Открыла два огромных глаза,
Цветочная проснулась ваза
И выплеснула свой хрусталь.
Вся комната напоена
Истомой – сладкое лекарство!
Такое маленькое царство
Так много поглотило сна.
Немного красного вина,
Немного солнечного мая —
И, тоненький бисквит ломая,
Тончайших пальцев белизна.
<1909>
«На перламутровый челнок…»
На перламутровый челнок
Натягивая шелка нити,
О, пальцы гибкие, начните
Очаровательный урок!
Приливы и отливы рук —
Однообразные движенья,
Ты заклинаешь, без сомненья,
Какой-то солнечный испуг, —
Когда широкая ладонь,
Как раковина, пламенея,
То гаснет, к теням тяготея,
То в розовый уйдет огонь!
<1911>
«Ни о чем не нужно говорить…»
Ни о чем не нужно говорить,
Ничему не следует учить,
И печальна так и хороша
Темная звериная душа:
Ничему не хочет научить,
Не умеет вовсе говорить
И плывет дельфином молодым
По седым пучинам мировым.
1909
«Когда удар с ударами встречается…»
Когда удар с ударами встречается,
И надо мною роковой,
Неутомимый маятник качается
И хочет быть моей судьбой,
Торопится, и грубо остановится,
И упадет веретено;
И невозможно встретиться, условиться,
И уклониться не дано.
Узоры острые переплетаются,
И всё быстрее и быстрей
Отравленные дротики взвиваются
В руках отважных дикарей…
1910
«Медлительнее снежный улей…»
Медлительнее снежный улей,
Прозрачнее окна хрусталь,
И бирюзовая вуаль
Небрежно брошена на стуле.
Ткань, опьяненная собой,
Изнеженная лаской света,
Она испытывает лето,
Как бы не тронута зимой;
И если в ледяных алмазах
Струится вечности мороз,
Здесь – трепетание стрекоз
Быстроживущих, синеглазых.
1910
Silentium[1]
Она еще не родилась,
Она и музыка, и слово,
И потому всего живого
Ненарушаемая связь.
Спокойно дышат моря груди —
Но, как безумный, светел день,
И пены бледная сирень —
В мутно-лазоревом сосуде.
Да обретут мои уста
Первоначальную немоту,
Как кристаллическую ноту,
Что от рождения чиста!
Останься пеной, Афродита,
И, слово, в музыку вернись!
И, сердце, сердца устыдись,
С первоосновой жизни слито!
1910
Слух чуткий парус напрягает,
Расширенный пустеет взор,
И тишину переплывает
Полночных птиц незвучный хор.
Я так же беден, как природа,
И так же прост, как небеса,
И призрачна моя свобода,
Как птиц полночных голоса.
Я вижу месяц бездыханный
И небо мертвенней холста;
Твой мир болезненный и странный
Я принимаю, пустота!
1910
«Как тень внезапных облаков…»
Как тень внезапных облаков
Морская гостья налетела
И, проскользнув, прошелестела —
Смущенных мимо берегов.
Огромный парус строго реет;
Смертельно бледная волна
Отпрянула – и вновь она
Коснуться берега не смеет;
И лодка, волнами шурша,
Как листьями…
1910
«Из омута злого и вязкого…»
Из омута злого и вязкого
Я вырос, тростинкой шурша,
И страстно, и томно, и ласково
Запретною жизнью дыша.
И никну, никем не замеченный,
В холодный и топкий приют,
Приветственным шелестом встреченный
Коротких осенних минут.
Я счастлив жестокой обидою
И в жизни, похожей на сон,
Я каждому тайно завидую
И в каждого тайно влюблен.
1910
«В огромном омуте прозрачно и темно…»
В огромном омуте прозрачно и темно,
И томное окно белеет;
А сердце, отчего так медленно оно
И так упорно тяжелеет?
То всею тяжестью оно идет ко дну,
Соскучившись по милом иле,
То, как соломинка, минуя глубину,
Наверх всплывает, без усилий…
С притворной нежностью у изголовья стой
И сам себя всю жизнь баюкай,
Как небылицею, своей томись тоской
И ласков будь с надменной скукой.
1910
«Как кони медленно ступают…»
Как кони медленно ступают,
Как мало в фонарях огня!
Чужие люди, верно, знают,
Куда везут они меня.
А я вверяюсь их заботе,
Мне холодно, я спать хочу;
Подбросило на повороте
Навстречу звездному лучу.
Горячей головы качанье
И нежный лед руки чужой,
И темных елей очертанья,
Еще не виданные мной.
1911
«Скудный луч, холодной мерою…»
Скудный луч, холодной мерою,
Сеет свет в сыром лесу.
Я печаль, как птицу серую,
В сердце медленно несу.
Что мне делать с птицей раненой?
Твердь умолкла, умерла.
С колокольни отуманенной
Кто-то снял колокола.
И стоит осиротелая
И немая вышина —
Как пустая башня белая,
Где туман и тишина.
Утро, нежностью бездонное, —
Полу-явь и полу-сон,
Забытье неутоленное —
Дум туманный перезвон…
1911
«Воздух пасмурный влажен и гулок…»
Воздух пасмурный влажен и гулок;
Хорошо и не страшно в лесу.
Легкий крест одиноких прогулок
Я покорно опять понесу.
И опять к равнодушной отчизне
Дикой уткой взовьется упрек:
Я участвую в сумрачной жизни
И невинен, что я одинок!
Выстрел грянул. Над озером сонным
Крылья уток теперь тяжелы,
И двойным бытием отраженным
Одурманены сосен стволы.
Небо тусклое с отсветом странным —
Мировая туманная боль —
О, позволь мне быть также туманным
И тебя не любить мне позволь.
1911
«Сегодня дурной день…»
Сегодня дурной день,
Кузнечиков хор спит,
И сумрачных скал сень —
Мрачней гробовых плит.
Мелькающих стрел звон
И вещих ворон крик…
Я вижу дурной сон,
За мигом летит миг.
Явлений раздвинь грань,
Земную разрушь клеть,
И яростный гимн грянь,
Бунтующих тайн медь!
О, маятник душ строг —
Качается глух, прям,
И страстно стучит рок
В запретную дверь к нам…
1911
«Смутно-дышащими листьями…»
Смутно-дышащими листьями
Черный ветер шелестит,
И трепещущая ласточка
В темном небе круг чертит.
Тихо спорят в сердце ласковом
Умирающем моем
Наступающие сумерки
С догорающим лучом.
И над лесом вечереющим
Встала медная луна;
Отчего так мало музыки
И такая тишина?
1911
«Отчего душа так певуча…»
Отчего душа так певуча,
И так мало милых имен,
И мгновенный ритм – только случай,
Неожиданный Аквилон?
Он подымет облако пыли,
Зашумит бумажной листвой,
И совсем не вернется – или
Он вернется совсем другой…
О, широкий ветер Орфея,
Ты уйдешь в морские края —
И, несозданный мир лелея,
Я забыл ненужное «я».
Я блуждал в игрушечной чаще
И открыл лазоревый грот…
Неужели я настоящий,
И действительно смерть придет?
1911
Раковина
Быть может, я тебе не нужен,
Ночь; из пучины мировой,
Как раковина без жемчужин,
Я выброшен на берег твой.
Ты равнодушно волны пенишь
И несговорчиво поешь;
Но ты полюбишь, ты оценишь
Ненужной раковины ложь.
Ты на песок с ней рядом ляжешь,
Оденешь ризою своей,
Ты неразрывно с нею свяжешь
Огромный колокол зыбей;
И хрупкой раковины стены, —
Как нежилого сердца дом, —
Наполнишь шепотами пены,
Туманом, ветром и дождем…
1911
«О небо, небо, ты мне будешь сниться!..»
О небо, небо, ты мне будешь сниться!
Не может быть, чтоб ты совсем ослепло,
И день сгорел, как белая страница:
Немного дыма и немного пепла!
1911
«Я вздрагиваю от холода…»
Я вздрагиваю от холода —
Мне хочется онеметь!
А в небе танцует золото —
Приказывает мне петь.
Томись, музыкант встревоженный,
Люби, вспоминай и плачь
И, с тусклой планеты брошенный,
Подхватывай легкий мяч!
Так вот она – настоящая
С таинственным миром связь!
Какая тоска щемящая,
Какая беда стряслась!
Что, если над модной лавкою,
Мерцающая всегда,
Мне в сердце длинной булавкою
Опустится вдруг звезда?
1912
«Я ненавижу свет…»
Я ненавижу свет
Однообразных звезд.
Здравствуй, мой давний бред, —
Башни стрельчатой рост!
Кружевом, камень, будь
И паутиной стань:
Неба пустую грудь
Тонкой иглою рань.
Будет и мой черед —
Чую размах крыла.
Так – но куда уйдет
Мысли живой стрела?
Или, свой путь и срок,
Я, исчерпав, вернусь:
Там – я любить не мог,
Здесь – я любить боюсь…
1912
«Образ твой, мучительный и зыбкий…»
Образ твой, мучительный и зыбкий,
Я не мог в тумане осязать.
«Господи!» – сказал я по ошибке,
Сам того не думая сказать.
Божье имя, как большая птица,
Вылетело из моей груди.
Впереди густой туман клубится,
И пустая клетка позади…
1912
«Нет, не луна, а светлый циферблат…»
Нет, не луна, а светлый циферблат
Сияет мне, и чем я виноват,
Что слабых звезд я осязаю млечность?
И Батюшкова мне противна спесь:
«Который час?», его спросили здесь —
А он ответил любопытным: «вечность».
1912
Пешеход
<М. Л. Лозинскому>
Я чувствую непобедимый страх
В присутствии таинственных высот.
Я ласточкой доволен в небесах,
И колокольни я люблю полет!
И, кажется, старинный пешеход,
Над пропастью, на гнущихся мостках,
Я слушаю, как снежный ком растет,
И вечность бьет на каменных часах.
Когда бы так! Но я не путник тот,
Мелькающий на выцветших листах,
И подлинно во мне печаль поет;
Действительно, лавина есть в горах!
И вся моя душа – в колоколах, —
Но музыка от бездны не спасет!
1912
Казино
Я не поклонник радости предвзятой,
Подчас природа – серое пятно, —
Мне, в опьяненьи легком, суждено
Изведать краски жизни небогатой.
Играет ветер тучею косматой,
Ложится якорь на морское дно,
И бездыханная, как полотно,
Душа висит над бездною проклятой.
Но я люблю на дюнах казино,
Широкий вид в туманное окно
И тонкий луч на скатерти измятой;
И, окружен водой зеленоватой,
Когда, как роза, в хрустале вино, —
Люблю следить за чайкою крылатой!
1912
Золотой
Целый день сырой осенний воздух
Я вдыхал в смятеньи и тоске;
Я хочу поужинать, и звезды
Золотые в темном кошельке!
И, дрожа от желтого тумана,
Я спустился в маленький подвал;
Я нигде такого ресторана
И такого сброда не видал!
Мелкие чиновники, японцы,
Теоретики чужой казны…
За прилавком щупает червонцы
Человек – и все они пьяны.
Будьте так любезны, разменяйте, —
Убедительно его прошу, —
Только мне бумажек не давайте —
Трехрублевок я не выношу!
Что мне делать с пьяною оравой?
Как попал сюда я, Боже мой?
Если я на то имею право —
Разменяйте мне мой золотой!
1912
Лютеранин
Я на прогулке похороны встретил
Близ протестантской кирки, в воскресенье,
Рассеянный прохожий, я заметил
Тех прихожан суровое волненье.
Чужая речь не достигала слуха,
И только упряжь тонкая сияла,
Да мостовая праздничная глухо
Ленивые подковы отражала.
А в эластичном сумраке кареты,
Куда печаль забилась, лицемерка,
Без слов, без слез, скупая на приветы,
Осенних роз мелькнула бутоньерка.
Тянулись иностранцы лентой черной,
И шли пешком заплаканные дамы.
Румянец под вуалью, и упорно
Над ними кучер правил в даль, упрямый.
Кто б ни был ты, покойный лютеранин,
Тебя легко и просто хоронили.
Был взор слезой приличной затуманен,
И сдержанно колокола звонили.
И думал я: витийствовать не надо.
Мы не пророки, даже не предтечи,
Не любим рая, не боимся ада
И в полдень матовый горим, как свечи.
1912
Айя-София
Айя-София – здесь остановиться
Судил Господь народам и царям!
Ведь купол твой, по слову очевидца,
Как на цепи подвешен к небесам.
И всем векам – пример Юстиниана,
Когда похитить для чужих богов
Позволила эфесская Диана
Сто семь зеленых мраморных столбов.
Но что же думал твой строитель щедрый,
Когда, душой и помыслом высок,
Расположил апсиды и экседры,
Им указав на запад и восток?
Прекрасен храм, купающийся в мире,
И сорок окон – света торжество;
На парусах, под куполом, четыре
Архангела прекраснее всего.
И мудрое сферическое зданье
Народы и века переживет,
И серафимов гулкое рыданье
Не покоробит темных позолот.
1912
Notre Dame
Где римский судия судил чужой народ,
Стоит базилика – и, радостный и первый,
Как некогда Адам, распластывая нервы,
Играет мышцами крестовый легкий свод.
Но выдает себя снаружи тайный план,
Здесь позаботилась подпружных арок сила,
Чтоб масса грузная стены не сокрушила,
И свода дерзкого бездействует таран.
Стихийный лабиринт, непостижимый лес,
Души готической рассудочная пропасть,
Египетская мощь и христианства робость,
С тростинкой рядом – дуб,
и всюду царь – отвес.
Но чем внимательней, твердыня Notre Dame,
Я изучал твои чудовищные ребра,
Тем чаще думал я: из тяжести недоброй
И я когда-нибудь прекрасное создам…
1912
Бесплатный фрагмент закончился. Хотите читать дальше?
Источник
5 самых красивых стихотворений Осипа Мандельштама: красота в глазах смотрящего
О Мандельштаме говорили, что в его поэзии оживают «нотный виноградник Шуберта» и «низкорослый кустарник бетховенских сонат». Для нашего сегодняшнего героя характерен культ вдохновения и интересная манера письма, не похожая ни на кого другого. «Я один пишу с голоса», — говорил о себе поэт.
В 1913 году вышла первая книга стихов Мандельштама под названием «Камень». Поэт находился в самой гуще культурных событий тех лет. Знакомство с Цветаевой, Ахматовой, Гумилевым и многими другими замечательными поэтами значительно обогатили его творческий багаж.
Во времена лихолетья чета Мандельштамов скиталась по России и Украине, испытала и голод, и нищету, и разные другие неприятности. Чтобы не умереть с голоду, поэту приходилось заниматься литературными переводами.
Доведенный до отчаяния, Осип Эмильевич совершает в 1933 году, по словам Пастернака, «самоубийство»: зачитывает перед публикой антисталинскую эпиграмму. На него доносят. И только благодаря стараниям жены Надежды Мандельштаму разрешают выбрать место поселения. Поэт выбирает Воронеж. Мандельштама уже боятся публиковать. Его стихи для потомков сбережет его жена, многие из них просто затвердив наизусть.
Надежда Яковлевна Мандельштам, в девичестве Хазина
В своем завещании Надежда Мандельштам отказала Советской России в праве на публикацию стихов поэта. Это прозвучало, как проклятие.
Дано мне тело — что мне делать с ним,
Таким единым и таким моим?
За радость тихую дышать и жить
Кого, скажите, мне благодарить?
Я и садовник, я же и цветок,
В темнице мира я не одинок.
На стекла вечности уже легло
Моё дыхание, моё тепло.
Запечатлеется на нём узор,
Неузнаваемый с недавних пор.
Пускай мгновения стекает муть —
Узора милого не зачеркнуть.
Она ещё не родилась,
Она и музыка и слово.
И потому всего живого
Ненарушаемая связь.
Спокойно дышат моря груди,
Но, как безумный, светел день.
И пены бледная сирень
В мутно-лазоревом сосуде.
Да обретут мои уста
Первоначальную немоту —
Как кристаллическую ноту,
Что от рождения чиста!
Останься пеной, Афродита,
И слово в музыку вернись,
И сердце сердца устыдись,
С первоосновой жизни слито!
За гремучую доблесть грядущих веков,
За высокое племя людей
Я лишился и чаши на пире отцов,
И веселья, и чести своей.
Мне на плечи кидается век-волкодав,
Но не волк я по крови своей,
Запихай меня лучше, как шапку, в рукав
Жаркой шубы сибирских степей.
Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,
Ни кровавых кровей в колесе,
Чтоб сияли всю ночь голубые песцы
Мне в своей первобытной красе,
Уведи меня в ночь, где течет Енисей
И сосна до звезды достает,
Потому что не волк я по крови своей
И меня только равный убьет.
Нежнее нежного
Лицо твое,
Белее белого
Твоя рука,
От мира целого
Ты далека,
И все твое —
От неизбежного.
От неизбежного
Твоя печаль,
И пальцы рук
Неостывающих,
И тихий звук
Неунывающих Речей,
И даль Твоих очей.
Возьми на радость из моих ладоней
Немного солнца и немного меда,
Как нам велели пчелы Персефоны.
Не отвязать неприкрепленной лодки,
Не услыхать в меха обутой тени,
Не превозмочь в дремучей жизни страха.
Нам остаются только поцелуи,
Мохнатые, как маленькие пчелы,
Что умирают, вылетев из улья.
Они шуршат в прозрачных дебрях ночи,
Их родина — дремучий лес Тайгета,
Их пища — время, медуница, мята.
Возьми ж на радость дикий мой подарок,
Невзрачное сухое ожерелье
Из мертвых пчел, мед превративших в солнце.
В тот вечер не гудел стрельчатый лес органа.
Нам пели Шуберта — родная колыбель!
Шумела мельница, и в песнях урагана
Смеялся музыки голубоглазый хмель!
Старинной песни мир — коричневый, зеленый,
Но только вечно-молодой,
Где соловьиных лип рокочущие кроны
С безумной яростью качает царь лесной.
И сила страшная ночного возвращенья —
Та песня дикая, как черное вино:
Это двойник — пустое привиденье —
Бессмысленно глядит в холодное окно!
Источник
Свидание — Нежнее нежного текст песни(слова)
Все тексты песен(слова) группа Свидание
Перейти к описанию песни
Смотреть видеоклип/слушать песню онлайн
Отзывы об этой песне: читать/добавить
Друзья! Обращаем Ваше внимание: для того, чтобы правильно исправить текст песни или добавить объяснение строк Автора, надо выделить как минимум два слова
[Куплет 1]
Нежнее нежного лицо твоё
Белее белого твоя рука
От мира целого ты далека
И все твоё от неизбежного
[Куплет 2]
От неизбежного твоя печаль
И пальцы рук неостывающих
И тихий звук неунывающих речей
И даль очей твоих
О песне Свидание — Нежнее нежного
- Поклонники поэтического слова во всём мире празднуют 130 лет со дня рождения Осипа Мандельштама – прозаика, эссеиста, переводчика, литературного критика и, конечно, одного из крупнейших поэтов XX века. Его называют одним из самых сложных и прекрасных поэтов русского Серебряного века с трагической судьбой, неразрывно связанной со страшной эпохой, в которой он жил и творил.
Осип Эмильевич Мандельштам родился в Варшаве в 1891 году. Окончив Тенишевское коммерческое училище в Петербурге, в 1907 году он уехал в Париж и слушал лекции в Сорбонне.
В 1910-м в журнале «Аполлон» были напечатаны пять его стихотворений. В этот же период Мандельштам увлёкся идеями символистов.
В 1911 году поэт поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета. К этому времени он уже прочно вошёл в литературную среду, примкнув к группе акмеистов – к организованному Николаем Гумилёвым «Цеху поэтов». В 1913-м вышла первая книга стихотворений Мандельштама «Камень».
После переезда в Москву в 1922 году Мандельштам издал несколько поэтических сборников, две книги прозы и несколько книжек для детей, а также опубликовал ряд статей о литературе. Много времени в 20-е годы он отдавал переводческой работе.
Он считал, что «любое слово является пучком, и смысл торчит из него в разные стороны, а не устремляется в одну официальную точку» — и его стихи часто публикуются с комментариями, без которых их смысл поверхностному читателю остается неясен. Такой подход был чужд представлениям о советской поэзии, и его стихи называли несовременными. А после написанного в 1933 году антисталинского стихотворения «Мы живём, под собою не чуя страны…» и смелого чтения его слушателям, Осип Мандельштам был арестован. Сам акт написания и прочтения этого стихотворения очевидцами трактовался не иначе как самоубийство.
В 1934 году Осип Мандельштам был репрессирован, выслан в Чердынь, а затем в Воронеж, где работал в газетах и журналах, а также на радио. После вторичного ареста в 1938 году советский суд приговорил его к пяти годам заключения в исправительно-трудовом лагере, и во время этапирования на Дальний Восток Мандельштам умер в пересыльном лагере от сыпного тифа и был похоронен в братской могиле со многими другими заключёнными, погибшими в эти страшные времена.
Владимир Набоков назвал Осипа Мандельштама «удивительным поэтом, величайшим из тех, кто пытался выжить в России при советском режиме». Возможно, правы были те, кто в 30-е годы называл его поэзию несовременной, но совсем не в том оскорбительном смысле, которой хотели вложить в это определение. Поэзия Осипа Мандельштама не являлась словом того дня, это — слово дня каждого, Слово Вечности.
Ведь и сегодня во всём мире люди разных поколений знают и любят его поэзию. К 130-летию Осипа Мандельштама вышел трибьют-альбом «Сохрани мою речь навсегда». Превратили стихотворения в песни 24 популярных музыканта, в числе которых Илья Лагутенко, Леонид Агутин, Noize Mc, Женя Мильковский и «Сансара», Alina Pash, Oxxxymiron и другие.
Дополнительная информация
Текст песни Свидание — Нежнее нежного.
Альбом «Сохрани мою речь навсегда».
Автор текста: Осип Мандельштам (1909).
Вокал: Андрей Зеберти.
Музыкальный лейбл: Рома Либеров, Mosaic, Непокой.
Дистрибьютор: Рома Либеров, Mosaic, Непокой.
Москва, Россия.
Январь 13, 2021.
Смотреть видеоклип/Слушать песню онлайн Свидание — Нежнее нежного
Понравился текст песни?
Напиши в комментарии!
Новые песни и их тексты:
- Свидание — В груди
- Свидание — Вереск (feat. Lurmish, Mirèle)
- Свидание — Девушка в чёрном
- Свидание — Доктор
- Свидание — Музыка глаз
- Свидание — Нежнее нежного
- Свидание — Нотные станы
- Свидание — Пьян и красив
- Свидание — Эрик Сати
Источник